Послесловие. Часть 20

Но вернемся к переселенцам. Указывая на основные причины постигщих некоторых из них неудач – неготовность переселенцев к испытаниям, недоброжелательность старожилов из староверов, непривычный климат сурового края и другие важные факторы – В. В. Казарезов далее пишет:

«Столыпин не хуже своих оппонентов знал положение дел с возвращением части переселенцев и не пытался как-то приуменьшить значение этого явления. Наоборот, старался понять, кто возвращается и почему. Его не смущали общие цифры возвратившихся с 1896 года по 1909 год – в Сибирь пришло около трех миллионов человек, вернулось же – триста тысяч, то есть 10 процентов. Он считал отток переселенцев в столь масштабной акции естественным и закономерным, но тем не менее признавал, что судьба этих неудачников – “черная тень переселения” – в значительной мере ложится на совесть тех, кто отвечает за организацию переселения.

Столь самокритичная оценка, конечно же, заслуживает уважения и делает честь Столыпину. И все-таки говорить о каких-то крупных просчетах в переселении безосновательно, тем более, что 60 процентов покинувших указанные им места поселения были люди, в этом же году приехавшие в Сибирь, то есть по-настоящему и не попытавшиеся закрепиться. Причем более половины этой “легковесной” категории переселенцев домой в Европейскую Россию не вернулись, а стали искать лучшей доли в других местах, хотя по статистике уже значились в возвращенцах. А что касается уже попробовавших хозяйствовать и затем вернувшихся, то таких было не более 3,8 процента. Но и 10-процентный обратный поток представляется ничтожным на фоне наших попыток организовать переселение в восточные районы страны во время целинной эпопеи. А ведь известно, что из воспеваемых десятилетиями целинников в Сибири и Казахстане обжилось немногим более 5 процентов. Трудно спорить с фактами: 90 процентов закрепляемости при Столыпине и 5 процентов при недавнем освоении целины – цифры совершенно не сопоставимые, и однако же это не мешало нам долгие годы во всеуслышанье вещать о поражении, крахе, провале в первом случае и о блистательной победе во втором!»xl

Кстати, критикам «волевых столыпинских методов разрушения общины», любопытно будет узнать, что «будучи принципиальным сторонником частного землевладения и категорически отвергая общину, Столыпин тем не менее считал, что на этапе массового переселения самым важным является скорейшее включение в хозяйственный оборот земли и наделение ею всех переселенцев. “Главное, – писал он, –- поскорее заселить пустующие земли, использовать их возможно полнее. Порядок владения представляется уже на выбор самим переселенцам. Допускается и общинное, и подворное, и хуторское владение. Но для того, чтобы первые пришельцы на участок не выхватили себе из него лучший кусок, в лесах – открытых полян, в степях – водных источников, и тем не обесценили и не обрекли на пустование всей остальной площади участка, в закон введены некоторые ограничения для выдела подворных наделов (Г. С. )<…>.

Столыпин же – по существу автор и главный организатор перехода от общинного землепользования к частному – позволяет себе утверждать, что для Сибири на определенном этапе эта основополагающая идея не является главной. Он не форсирует размежевание земли на отдельные участки, но и не препятствует ходу событий, предоставляя процессу развиваться естественным образом. Закон не лишает права крестьянина выделиться из общины или получить отдельный надел при переселении на новое место, но реализовать такое право можно лишь с согласия общины. Фактически же это означало, что данным правом редко кто мог воспользоваться, так как лучшие земли община не уступила бы, а идти на худшие охотников находилось мало»xli

Приводя далее массу убедительных примеров и цифр, свидетельствующих об улучшении жизни подавляющего числа переселенцев, обеспечивших поставку хлеба, масла, другой сельскохозяйственной продукции в центральную Россию и за рубеж, а также о мощном развороте в Сибири кооперативного движения, автор задается естественным и справедливым вопросом: «Диву даешься, глядя на эти цифры, и думаешь – неужели речь идет о России и о столь любезной моему сердцу Сибири? Неужели все это было явью всего семь с половиной десятков лет назад? И как нам удалось за столь короткий срок превратить страну в крупнейшего потребителя чужеземного хлеба и масла, мяса и молока, да, пожалуй, и любой другой сельскохозяйственной продукции?

Вопрос отнюдь небесполезный. Ведь если понять и творчески перенять суть подходов Столыпина к решению сложнейших вопросов его времени, то опыт великого сына России, возможно, поможет нам справиться с нынешней кризисной ситуацией. А не это ли сейчас самое главное?