Каждый, кто хоть раз обращался к фигуре П. А. Столыпина и его трагической смерти, не мог миновать ощущения его незащищенности в последние дни, несправедливости происходящего и странной реакции государя. Видимо, этот вопрос беспокоил многих, его касались в своих мемуарах и друзья, сторонники и враги, а также исследователи прошлых и наших времен. Может быть, потому, что этот вопрос смыкался с тайной смерти Столыпина, к которой мы за сто лет, не приблизились ни на шаг…

И сейчас, когда о знаменитом премьере, казалось, известно практически все, когда реформатора не цитирует только немой, остались не до конца изведанными его отношения с Николаем II. А ссылки на мемуары, архивы, цитаты мало что добавляют, оставляя пока безответным вопрос, отчего наш последний монарх так несправедливо и неразумно обошелся с честным премьером и своим верным слугой… Еще лет двадцать назад (во время подготовки книги «П. А. Столыпин. Жизнь и смерть») я хотел получить разъяснения на сей счет у сына реформатора, Аркадия Петровича, который, возможно, от своей матери, знал малоизвестные перипетии, но наша переписка по причине его смерти скоро оборвалась…

Справедливости ради надо заметить, что эта тема затронута в «Красном колесе» А. И. Солженицына. В свое время он, словно откликнувшись на возрастающий интерес к реформатору, выпустил свой сборник «Столыпин и царь» – «полную выемку»из глав эпопеи. Видимо, соотносясь с новыми условиями – периода реабилитации и канонизации Николая II – он таким недвусмысленным образом высказал отношение к этому процессу и драме двух главных для России людей…

Это повествование покоится на документальной основе, а к умозрительным заключениям автор подводит всей совокупной логикой – осмысленной и процеженной сквозь сито наших современных представлений и знаний, которых не хватало исследователям более ранней поры. И главное, что автор не обходит трудные пункты, считая, что наш последний монарх был «не слишком напряженный читатель и мыслитель»¹, что Столыпин постоянно вынужден был «отзывчиво балансировать, чтобы не повредить уязвимых робких чувств Государя»², – чтобы вытащить страну «из малоумного Виттевского манифеста»³и спасти «неустойчивую Конституцию, которую сляпали в метаньях»(4), воспользовавшись смятеньем царя…

Автор смело препарировал самую деликатную тему: положение русского патриота, который в критическое для отечества и монархии время, приняв пост главы правительства, вынужден был «думать – не как развернет свои свободные замыслы, а: как сумеет ввести их в русло монаршей воли…»(5). И это оказалось неимоверно сложней, чем просто принимать и проводить в жизнь ответственные решения и нужные меры, так как «путь Бисмарка – нестесненно насиловать волю монарха в интересах монархии – Столыпин не принимал для себя» (6)… Таким образом, на широком историческом фоне и с массой примеров показано, как реформатор, по сути, укреплял Николая II в его монаршем предназначении и царской воле – вопреки сомнениям, смятению и малодушию, которые подчас охватывали государя. И каждый, кто внимательно прочитал это произведение или знаком с другими источниками, открывающими драму отношений премьера и государя, не мог не задаться вопросом – а кто же тогда в России был столпом государства, русским царем – не формально, нареченным, принявшим скипетр по наследству – а по фактическому влиянию на ход событий, по готовности принять исторический вызов и способности дать адекватный ответ…

Любопытно, что другая книга американского писателя Роберта К. Масси «Николай и Александра», также критически осмысливает этот вопрос. От самых первых еле заметных расхождений Николая II и премьера относительно целесообразности созыва очередной II Госдумы, последующих разногласий, до последних споров, вызвавших вторичную просьбу Столыпина об отставке. Причем, автор не скрывает, что царь вольно или невольно подпал под влияние придворной камарильи, пытавшейся посеять меж ним и премьером раздор на болезненной теме монарших прерогатив.

Таким образом, в атмосфере зависти, интриг, инсинуаций премьер нуждался в твердой опоре, однако постепенно лишался ее. Как известно, последним испытанием стал конфликт, связанный с обращением к царю двух влиятельных сенаторов, пользующихся личным расположением государя. Эта интрига многократно описана, в том числе с цитированием М. Бок, передавшей рассказ отца о его трудном разговоре с Николаем II. Помимо мемуаров дочери атмосферу события воспроизводят другие современники и сослуживцы Столыпина. Например, о своем разговоре с царем премьер рассказал Коковцову, который, как он сам пишет, высказал тогда сомнение в целесообразности столь жесткого ультиматума. На что Петр Аркадьевич ему возразил: «Пусть ищут смягчения те, кто дорожит своим положением, а я нахожу и честнее и достойнее просто отойти совершенно в сторону, если только приходится еще поддерживать свое личное положение среди переживаемых условий» (7).

Даже по прошествии века этот поступок премьера дает основания к размышлениям: был ли это опрометчивый шаг или единственно верный способ разбить оппозицию; сказались ли здесь раздражение, усталость Столыпина или его бойцовский темперамент, увлекший за опасную грань? Однако Коковцову, критически оценившему создавшееся положение и предлагавшему повторно внести законопроект сначала в Госдуму, а потом опять в Госсовет, то есть, «путь борьбы без насилия над законом и над самим Государем», Петр Аркадьевич Столыпин дал твердый ответ:

«Может быть, Вы или другой могли бы проделать всю эту длительную процедуру, но у меня на нее нет ни желания, ни умения. Лучше разрубить узел разом, чем мучиться месяцами над работой разматывания клубка интриг и в то же время бороться каждый час и каждый день с окружающей опасностью. Вы правы в одном, что Государь не простит мне, если ему придется исполнить мою просьбу, но мне это безразлично, так как и без того я отлично знаю, что до меня добираются со всех сторон, и я здесь не надолго» (8).

И далее, Столыпин заметил, что вынужден был поступить именно так, чтобы не затягивать важное дело. В самом деле, западным крестьянам было обещано земство и царским словом слишком опасно играть. Это «трясет трон», и сознающий все риски Столыпин не хотел и не мог отступать – без отпора фрондирующим сановникам в Сенате и думским врагам.

Как известно, решительный демарш Столыпина против заговорщиков царь вынужден был снести и волю премьера исполнить, но, очевидно, это была пиррова победа, стоившая потери расположения государя. Об этом говорили многие, в том числе сослуживцы Столыпина и приближенные к трону, а также мать императора Мария Федоровна. Приводим воспоминания, которые оставил о вдовствующей императрице, министр Коковцов:

«… К сожалению, – продолжала она, – мой сын слишком добр, мягок и не умеет поставить людей на место (выд. Г.С.), а это было так просто в настоящем случае. Затем же оба, Дурново и Трепов, не возражали открыто Столыпину, а спрятались за спину Государя (…) Это на самом деле ужасно, и я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки, и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела (выд. Г.С.) (…) Я не вижу ничего хорошего впереди (…) и чем дальше, тем больше у Государя и все глубже будет расти недовольство Столыпиным, и я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, а это очень жаль и для Государя и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для нас всех” …» (9).

Оценки матери Николая II – в свете поднятой темы – для нас особо важны, поскольку обнажают его личные свойства, которые зачастую пытаются скрыть, чтобы всячески поддержать реноме последнего государя. Между тем, его болезненное самолюбие наряду с мягкостью и неуместной порою терпимостью сыграли в этом конфликте незавидную роль. Видимо, эти свойства натуры и позволили царю встретиться с фрондой, но помешали ему быть до конца искренним со Столыпиным, а затем простить и забыть обиду. А трезвая оценка матери императора подтверждает, что происшедшее стало пролегоменами к будущему разрыву между опальным премьером и государем.

Как было указано выше, это хорошо понимал и сам Столыпин, но поступить иначе не мог. И, может, по житейским расчетам он, в самом деле, поступил неразумно, однако не следует забывать ответственность, которую Столыпин нес не только перед царем, но перед Богом и русским народом, которому так бескорыстно служил. А может, к такому решению его подвигли не только священный долг, попранное достоинство, стремление воздать по заслугам интриганам в назидание всем остальным, но также ощущение, что «прогнувшись», смолчав, не ответив, – он не сможет далее достойно держать себя перед подчиненными, оппозицией, нести свой государственный груз.

А лучше прояснить этот важный момент позволит сохранившаяся в архивах записка безымянного автора. Судя по содержанию, принадлежать она могла только близко знакомому с главой правительства, то есть, человеку, которому П. А. Столыпин мог излить свою душу, выговорить всё, что особенно тяготило его. Но самое примечательное, что письмо написано на специальной бумаге с грифом «Председатель совета министров», и это дает основания еще для одной версии: что оно было написано с ведома Столыпина и с целью, о которой можно лишь размышлять. Вот с купюрами этот загадочный текст:

«…Государь меня принял и я ему сказал, что прошу его меня уволить. На это он мне ответил, чтобы я молчал и не смел об этом ему т. к. говорить, мне нет заместителя. Тогда я стал ему говорить и сказал много (…)

Государь ничего на мои энергичные упреки не ответил, а только плакал и обнимал меня. – Мне его искренно жаль! Он верит мистицизму, слушает предсказания, думает опереться на правых, но ведь должен же он знать, что есть люди, которые неспособны служить (вероятно – Г. С.) на живот; ведь не может же он не предпочесть смелость и самостоятельность низкопоклонству…

Я сказал Государю, что за 5 лет изучил революцию и знаю, что она теперь разбита и моим жиром можно будет еще лет пять продержаться. А что будет дальше, зависит от этих пяти лет. – Больше всего мне здесь жаль Государя. Кроме того я почувствовал, что Государь верит тому, что я его заслоняю, как бы становлюсь между ним и страной» (10)…

Вот здесь мы подходим к главному пункту, и невольно задаемся вопросом: в чем же кроется основная причина, которая разводила в разные стороны и разбивала союз этих людей?.. И при ближайшем осмыслении получается, что Столыпин, для которого принципиальные соображения государственного и нравственного начала были превыше всего, выше всех личных расчетов, просто не мог отступить. А следовательно, драма переросла в трагедию именно в силу слабости характера Николая II, не сумевшего в критический час справиться со своими страстями и поддавшегося настроениям придворных интриганов.

Причем, доводы в пользу неосведомленности Николая здесь не зачтутся: его объяснение с Петром Столыпиным свидетельствует, что царь в полной мере понимал сложность создавшегося положения. А если допустить, что он совершенно не предвидел последствий разрыва, то, получается, что мы отказываем нашему государю в свойствах, без которых нечего о нем сожалеть. Между тем, многое в жизни Николая II говорит в пользу того, что Бог его умом не обидел. И само возвышение царем Столыпина служит тому подтвержденьем.

Наш регламент не позволяет в полной мере воссоздать атмосферу царской опалы. Тем более что никаких серьезных документов на этот счет до сих пор обнаружить не удалось. Хотя есть мемуары, личные впечатления, которые лишь косвенно указывают на правоту или вину. Ясно одно: оснований для скверных предчувствий у Петра Аркадьевича было достаточно.

Между тем, в Колноберже, в свое последнее лето, премьер несколько дней диктует труд исключительной важности – «Проект о преобразовании государственного управления России», предусматривающий системную модерннизацию управления государством, а также «Проекты в области внешней политики» – для предотвращения мировой войны. К сожалению, об этих важнейших проектах, по сути, станет известно только в начале пятидесятых годов: их издал в зарубежье А. В. Зеньковский, исполнявший, по его утверждению, при Столыпине в 1911 году роль ученого секретаря. А в нашей стране проекты впервые опубликованы в обновленном саратовском сборнике «Столыпин. Жизнь и смерть», в 1996 г. Но поскольку речь идет о чудом сохранившихся (и возможно, неполных, несовершенных!) копиях, то возникает правомерный вопрос: а где же оригинал, который даже после смерти Столыпина никак не мог миновать своего адресата, то есть, государя?..

История подготовки, таинственной пропажи, а также неожиданного издания этого обстоятельного документа инициирует немало вопросов, которые также не разрешены до сих пор. Между тем, версия столыпинского проекта, обнародованная спустя полвека Зеньковским содержит позиции, которые как прежде важны. Хотя бы уже потому, что многие положения шли вразрез с позицией императора, а некоторые фрагменты впрямую затрагивали прерогативы государя. Причем, как утверждает Зеньковский, по словам самого П. А. Столыпина, многие из основных положений Проекта уже были обсуждены и одобрены Николаем II. Стоит принять в расчет, что Столыпин готовил его, когда Россия была умиротворена и внешне ничего не предвешало беды. Ни император, ни его окружение не видели новых опасностей, полагая что худшие времена позади. И может быть, этим внешним благополучием также объясняется охлаждение царя к Столыпину, без которого, как казалось, можно было теперь обойтись: мавр сделал свое дело мавр может уйти…

Между тем, помимо П. А. Столыпина были люди, которые также сознавали, что Россия на пороге больших испытаний, и что надежда лишь на премьера. Вот фрагмент письма главе правительства публициста Льва Тихомирова, который тоже считал, что монархия стоит на краю…

“…Затягивать гниение слишком опасно, ибо в таком существовании будет постепенно терять доверие даже и сама Царская власть. Народ, разуверившись в ней, может искать защиты в демагогии, и если это зайдет очень далеко, то, может быть нас и ничто уже не спасет. Этот строй во всяком случае уничтожится. Но неужели ждать для этого революций и, может быть, внешних разгромов? Не лучше ли сделать перестройку, пока это можно производить спокойно, хладнокровно, обдуманно? Не лучше ли сделать это при государственном человеке, который предан и Царю, и идее народного представительства?…” (11).

Итак, в лагере союзников Столыпина не обольщались относительно настоящего положения. А вот, например, что рассказал о последней встрече с премьером вернувшийся в столицу лидер «октябристов» А. И. Гучков: «Последний раз я видел П. А. Столыпина за несколько дней до его поездки в Киев <…> Я нашел его очень сумрачным. У меня получилось впечатление, что он все более и более убеждается в своем бессилии. Какие-то другие силы берут верх <…> Такие ноты были очень большой редкостью в беседах П. А. Чувствовалась такая безнадежность в его тоне, что, видимо, он уже решил, что уйдет от власти. Через несколько дней пришла весть о покушении на него в Киеве. <…> Картина была такая. Не знали, как отделаться от Столыпина (…) Вот эти люди, которые тоже недружелюбно относились к Столыпину (тем более что в это время Столыпин назначил ревизию секретных фондов Департамента полиции), словом, они нашли, что можно мешать… <…> У меня до сих пор сохранилось убеждение, что в этих кругах считали своевременным снять охрану Столыпина (Выд. – Г. С.)…”» (12).

О настроении самого Петра Аркадьевича в Киеве накануне торжеств рассказал в своих воспоминаниях его преемник Коковцов:

«<…>На утро 29, получивши печатные расписания различных церемоний и празднеств, я отправился к Столыпину и застал его далеко не радужно настроенным. На мой вопрос, почему он сумрачен, он мне ответил: “Да так, у меня сложилось за вчерашний день впечатление, что мы с Вами здесь совершенно лишние люди, и все обошлось бы прекрасно и без нас”.

Впоследствии из частых, хотя и отрывочных бесед за 4 роковые дня пребывания в Киеве мне стало известно, что его почти игнорировали при Дворе, ему не нашлось даже места на царском пароходе в намеченной поездке в Чернигов, для него не было приготовлено и экипажа <…>» (13).

***

Последующие события вынуждают к размышлениям – каждого мало-мальски знакомого с историей последних дней жизни Столыпина и будней государя. Первый проводит эти дни в муках на больничной кровати, сохраняя присутствие духа, в беспокойстве за важные документы, которые должны попасть к Николаю II. А царь, невзирая на ужасное покушение, совершенное у него на глазах, на состояние премьера, не пожелал прервать программы киевских праздничных торжеств, а затем, отбыл на море…

Правда, в воспоминаниях близких Петра Аркадьевича запечатлены эпизоды того, что царь дважды наведывался в клинику. Но первый раз супруга премьера боялась потревожить тяжелобольного, а второй раз царь уже опоздал… Одну примечательную деталь, видимо, со слов своей матери, опишет в мемуарах дочь Столыпина – Мария Бок: государь «преклонил колени перед телом своего верного слуги, долго молился, и присутствующие слыхали, как он много раз повторил слово: “Прости”» (14).

Затем, чтобы несколько разрядить обстановку, царь оставляет киевскому губернатору благодарный рескрипт. Но расставленные в нем акценты и даже содержание этого документа наводит на грустные мысли: среди двадцати строк лишь две о событии, которое потрясло всю страну. Это письмо по праву может стать основанием для сомнений – в части верного понимания Николаем II настоящего положения, его самооценки, искренности признания заслуг Столыпина, осознания того, каким образом этот рескрипт и поведение монарха скажется как на окружении, так и всех подданных государя.

Итак, Россия в смятенье: слова скорби на смерть Столыпина высказали многие ее видные представители. Но император сначала отдыхал на яхте в Ливадии, а потом просто молчал, и это не могло пройти незамеченным для всех россиян, которые делали свои выводы – в каждом сословии, в каждой партии, в каждой русской семье. И вне всяких сомнений это вскоре скажется и проявится в грядущих событиях, когда Россия окажется перед выбором – с кем и куда дальше идти…

Конечно, задним числом можно найти объяснения поведению государя. Например, сослаться на праздничный протокол, нежелание царя и далее омрачать киевские торжества, необходимость сохранять спокойствие в любых условиях, на влияние окружения, на заботу о детях и т. д. Между тем, здравый рассудок вступает здесь в противоречие с чувством, и каждому по-человечески ясно, что Николай II проявил малодушие и оказался не на царственной высоте…

***

Как известно, изо всех высказываний об истории самым популярным является опошленный тезис, что история ничему не учит. Однако история восхождения, героической деятельности и трагической смерти Столыпина может многому научить. Разумеется, при условии, если она, в самом деле изучена, если разговор об этом замечательном человеке не ограничен публикацией уже известных документов и перечислением общих мест. А между тем, мы до сих пор не можем получить ответ на вопросы, которые волновали русское общество еще сто лет назад. Например, кто стоял за спиной убийцы премьера – киевского террориста Богрова? Куда после смерти Столыпина подевался его модернизационный проект? Какую роль в трагедии П. А. Столыпина и, как следствие, всей России сыграли наши русские казнокрады, с которыми премьер вел затяжную войну? И, наконец, отчего, в самом деле, наш император так поспешно и неразумно забыл реформатора, а также заветы, охранявшие Россию от потрясений и бед?..

Если кому-то это дело покажется второстепенным, только по соображениям конъюнктуры вынутым из исторического сундука, то это наша беда и несчастье народа, утратившего здоровые государственные инстинкты и нравственное чутье. На деле, в моральном поле, возникшем между двумя историческими персонажами, современники могут увидеть проблемы, которые будут вечно тревожить людей. И на первом месте, как представляется, стоит вопрос выдвижения самых достойных и честных, без чего невозможно совершенствование и движение России вперед.

История выдвижения Петра Столыпина, призванного царем в трудный час, свидетельствует о том, какой выигрыш получило все российское общество, когда на вершину власти поднялся по-настоящему государственный человек, гражданин, у которого оказались высокими нравственные кондиции, для которого «долг», «честь» и «отечество» были не пустые слова. Глядя на которого, подтянулись остальные представители власти, и с которым вынуждены были считаться решительно все… И как следствие – всего за несколько лет во взбаламученной, рассоренной и потерявшей в себя веру России произошли огромные позитивные перемены, она снова стала превращаться в державу, у которой открывались перспективы, и народ которой обрел надежду на достойную жизнь…

Думается, это все подтверждает значение высоких мерил, которые должны предъявляться к человеку во власти. И пример этот особенно важен сейчас, когда страна опять находится на водоразделе, когда чрезвычайно обострены общественные отношения, когда в народе снова брожение и растет недовольная масса обманутых в ожиданиях россиян. Смелость, принципиальность, упорство, с которыми вел свою линию глава правительства и глава МВД Петр Столыпин – подчас наперекор Госдуме, Госсовету, крайним силам с обеих сторон и даже самому государю – дают обильную пищу для размышлений. И глубокое символическое значение обретают ныне последние публичные слова реформатора: «Для лиц, стоящих у власти, нет греха большего, чем малодушное уклонение от ответственности. Ответственность – величайшее счастье моей жизни»…

Цель этой статьи – не только продемонстрировать общественный фон, на котором развивались отношения реформатора и царя, но и реакции, нервные импульсы влиятельных персонажей, прямо причастных к драматизации их отношений, к опале, в которой оказался премьер. А наша основная задача – сказать, что пошатнувшееся положение Столыпина, его преждевременная кончина, манкирование Николая II, скорое забвение его заслуг – в конце концов, сказалось на отношении россиян к самодержавию и государю…

Трагическая судьба честного человека, который оказался во власти чужим – ответ на вопрос о возможностях мирного переустройства российской государственной жизни волевым усилием сверху. В этом смысле крах перестройки начала XX века, гибель царского строя, самого императора и членов его семьи была логична и предрешена. И эта история учит, что без всеобщего стремления изменить к лучшему нашу российскую жизнь, без выдвижения наверх самых достойных – инициативы сверху обречены. Как они обречены без положительного примера, настоящего образца. И сейчас, спустя 100 лет после гибели человека, который в начале века дал России надежду, – самое время поразмыслить о том, как он жил, к чему стремился, за что отдал свою жизнь…

 Геннадий Сидоровнин