Далее автор пишет, что увеличение частных хозяйств привело к росту потребления и, следовательно, производства земледельческих орудий, машин, к развитию сельскохозяйственного машиностроения и сельского строительства, совершенно изменявшего облик русской деревни. Потребительская, кредитная кооперация также открывала новые горизонты для земледельцев. Уделив в очерке немало внимания общинной психологии, создававшей серьезные трудности для успеха реформ, автор, перебрасывая мостик в советский период, указывает:
«В реформе Столыпина достаточно полно сочетаются экономические и политические цели, у его противников превалируют идеологические мотивы и политические резоны. У Столыпина крах общины открывает простор для инициативы, деловой хватки и созидательной работы, стимулируя резкий рост производительности труда и объемов продукции в сельском хозяйстве, и одновременно создает условия для мощной поддержки существующего строя со стороны образовавшегося слоя зажиточных крестьян, обеспечивая в государстве социальную и политическую стабильность. Большевики же, проводя коллективизацию, поступаются эффективностью сельскохозяйственного производства, но зато ликвидируют опасность реставрации капитализма, уравнивая всех через колхозы и совхозы.
Столыпин, разрушая общину и тем самым выбивая экономическую и социальную базу из-под вековой общинной психологии, пытается на смену ей сформировать в наиболее активной части аграриев новую психологию – капиталистического толка. Его оппоненты, свершив Октябрьскую революцию и взяв курс на сплошную коллективизацию села, реанимируют, как это ни парадоксально, звучит, правда, на ином уровне, элементы общинных представлений, создавая уже не крестьянский, а колхозно-совхозный “мир”»xxxvi.
На богатом статистическом материале Казарезов открывает еще одну страницу реформ – переселения в Сибирь, огромную и совершенно неустроенную русскую территорию, которая могла принять массы неимущего люда и обеспечить Россию хлебом, продуктами животноводства, пушниной, полезными ископаемыми и т. д. По мнению автора, родители которого пережили такое переселение в числе миллионов крестьян, и потому хорошо знакомого с крестьянским бытом и лишениями, оно «…представляет собой ярчайшую страницу в истории нашего государства, пример великолепной идеи и умелого ее воплощения в жизнь, профессионализма, таланта, честности и высокой меры ответственности вдохновителей и организаторов этого беспрецедентного процесса.
Стихийное лишь вначале, пока не стало массовым, переселение быстро начинает приобретать организованный характер и оказывается под полным контролем государственных служб. Более того, ими проявлен к проблеме поистине научный подход. В частности, речь идет об учете передвижения миллионных человеческих масс, о привлечении статистики к изучению и обобщению миграционных процессов, об их всестороннем анализе и выработке научных рекомендаций. Знакомясь с этими материалами, отражающими все перипетии переселенческого процесса, можно сделать вывод о высоком уровне постановки статистического дела в тогдашней России и с горечью говорить о потере традиций в последующие десятилетия»xxxvii.
Повествуя о помощи, оказываемой государством переселенцам, Казарезов также затрагивает крайне сложный вопрос о возвращенцах, ставших козырной картой в теме о «крахе реформ». Он в частности пишет: «И все-таки, несмотря на, казалось бы, достаточную продуманность и организованность переселенческой кампании, которой придавалось общегосударственное значение, гибкость программы, своевременные корректировки ее курса по мере появления непредвиденных проблем, тем не менее возникал возвратный поток части переселенцев, а также наблюдалось блуждание их по Сибири. Это давало основание критикам Столыпина говорить о поражении его переселенческой политики.